AirsoftOrel.ru

Жара стояла слишком долго. Вареные люди, вареные мысли, горячее пиво по утрам. «Все течет, все изменяется». Течет в основном пот, да как вода, заунывно бодрый радиоэфир. А изменить?.. изме-нять все больше приходится себе. Во всем, да к то-му же на ровном месте. Причины? А нет никаких причин.
Жара. Небо три дня громыхало (не опуская при этом столбик термометра ниже 30 ° С (чтоб им с Фа-ренгейтом пусто было)). Потом, здравствуйте, дождь. Правда, громыхало-то на рубль, а моросит на копейку, но зато теперь на веки вечные. Вот только жара-то никуда не делась. Ей здесь нравит-ся. Даже в окно прыгать смысла нет. Лежать на этом горячем (хотя и мокром) асфальте? Извините, я не настолько индустриалист. Вот тараканам до фени. Им что жара, что философия. На их век крошек все-гда хватит. Хватит уже, ну в самом деле, даже тер-пению камня предел есть. И тогда горы рассыпают-ся, не только города. да и еще усталость металла. И вот стоишь в этой крошке по колено и смотришь в это осточертевшее небо. Ну, слава Богу, вместо об-лаков кадры фильма «Дорога без конца». Или он назывался «Паганини»? Ну, тогда, когда его в гробу везут. ну, хоть глюки и то какой-то сдвиг. А то ду-мал – в этом мире уже и сдвинуться не получится по-человечески…
Бросаю кости – выпадает «пусто» и «пусто». Зажмуриваюсь. (Самое маленькое, что могло вы-пасть – это «один» и «один», а такого вообще не бывает, нет на костях таких граней). Спокойно, глу-боко дышу, считаю до 10. Открываю глаза - «пусто» и «пусто». Добрый день, к нам в гости пожаловали новости…
Пробка никак не хочет открываться. Мысли до-казывают свою полную независимость от физиче-ского тела и достаточно четко рисуют слово «она», которое как-то незаметно вырастает в «Она», а по-том в «ОНА». Чокаемся. буквы не удерживаются и осыпаются, остается только «О», «О». Катаю на языке - и какая-то прохлада (да нет, прохлада - это холод, а это скорее свежесть). А потом жар, как в тифу, пот прошибает, но уже не от + 30° на улице и не от 16° в стакане, а… Но вот сводит скулы, зубы скрипнули, яростно жмурюсь и встряхиваю головой. Раздаются выстрелы - кровь брызжет на стену. Нда, нервы ни к черту…
…Только одна женщина верна мне по-настоящему и пойдет за мной хоть на край бела света, и имя у нее чудное: «Неврастения»…
…Чокаемся… Что происходит на свете? А просто пиздец. «Просто» пиздец, полагаете вы? «Пола-гаю»… «Молодой человек, я вам второй раз повто-ряю: здесь такая не живет»… А пошлю-ка я ей букет с курьером и маленького пластмассового лисенка, пусть она сама догадывается…
…Чокаемся… А пошлю-ка я его следующий раз навзничь и пусть валяется!..
Нет, я все понимаю: когда зима - хочется вес-ны, весной хочется, чтобы она не кончалась, летом - сбежать в лес или залезть по самые лобные доли в воду, а осенью хочется сдохнуть…
Ну, конечно! Пить вредно, в кого я превраща-юсь пьяный, на кого я похож?! А на кого я похож? На Лиса из Фиолетового мира, так вы про него ни-чегошеньки не знаете. А в кого я превращаюсь? Да нив кого, я просто выпускаю зверя наружу. А это не страшно? Страшно, а что можешь предложить ты? Не какая-нибудь абстрактная сволочь, а ты, ты, ты. Нет. ОНА… Ты хочешь мне сообщить, что пережива-ешь за меня (большой реверанс, что не жалеешь), и что кому я такой нужен. А ты помнишь: «Гореть во тьме, но не светить». Да к тому же нельзя требовать от прокаженного, чтобы у него пальцы не отвалива-лись. Ты хочешь мне добра? Как же, как же. «Доб-ром стелили мы дорогу к дали, добром, но вышли все-таки к испугу». Я испугался в первый раз за па-ру лет до рожденья. Чего? У меня тогда появился вопрос: «А смысл?» А ответа не было. Не было на-столько, что я лет на двадцать вообще забыл о про-блеме. Но вот прошло двадцать лет и…
Ты знаешь, что такое двойной удар? Чокаемся. Да закусывайте сами. Не хочу. Ты знаешь, какая самая страшная кара для человека при жизни, кро-ме бессмертия? Синдром собаки. Что это такое? Это когда все понимаешь, а сделать что-нибудь не мо-жешь. И уже не принципиально: не можешь ты сде-лать хоть что-то на самом деле или кол себе такой в голову забил. А еще «Комплекс Русского Рака». Мы же все задним умом крепки, когда уже кулаками махать смысла нет. И самая правильная фраза, ска-занная мной, звучит фанфарно: «Человек кузнец своего несчастья». Тем более, что помощников все-гда хватает. Чокаемся…
…Их было слишком много; большинство из них не владело ни мечом, ни тем более пистолетом, но их было слишком много. Тогда я понял, как могут закидать шапками, но не пригнулся. Выстрел. Чока-емся. Кровь брызжет на стену. «Господи, как уми-рать надоело».
«Рвано-ушибленная рана правого бедра, вы-плачено по статье 56 «а» 4 % от страховой суммы - 40 рублей, следовало по статье 40 «а» 0,3 % · 12 дней лечения - 3,6 %. Переплачено 4 рубля. Госпо-ди, за что мне деньги платят? Нажимаю на курок - осечка. Чокаемся.
Стремление к пониманию вещей (читай: в ос-новном людей) заводит нас в психологический ту-пик, из которого нет выхода… Хотя… достаем, как говорил старина Борхес, «по тяжелому револьве-ру», чистим его (их) и обратно прячем. Чокаемся.
Бежать за следующей? Такие вопросы вызыва-ют у меня сомнения не только в твоих умственных способностях, но и в наличии у тебя совести, да, да простой совести. Будьте так любезны, метнитесь. Заряжаю револьвер, открываю окно…
Ангел в переводе с библейского - это вестник. Про ангелов все слышали, а некоторые даже видели на картинках. В принципе, в появлении ангела в моем окне нет ничего предосудительного, но ситуа-ция достаточно необычная. Итак, это крылатое соз-данье влетает в мое окно (которое я уже совсем со-брался использовать по назначению), скромненько так присаживается на подоконнике, закуривает и подозрительно откровенно пялится на початую бу-тылку. Удивился ли я? Да ни чуточки. В таких ме-теорологических условиях удивить меня невозмож-но (стоп, а «пусто» и «пусто»?) Ну, в смысле почти… Я вас очень внимательно слушаю…
Был ли я готов? Был ли я готов ко всему? Был ли я? Проблема общения с представителями небес-ной канцелярии заключается в том, что они счита-ют, будто им все ясно и все они знают, что сверху видно все (тоже мне пилоты), и им абсолютно по-нятно, кто здесь главный, а кто так. А такое поло-жение вещей не раздражать не может. Это ли, либо другие какие-либо факторы повлияли, но разговор не сложился. Наверно, не стоило требовать у него документы и даже проездной, но вы бы видели как по-хозяйски он восседал на моем законном подо-коннике. А этот мой вопрос: «Вы за мной?» его во-обще выбил из колеи (и чуть не отправил с подо-конника). В общем, разговор не состоялся может еще и потому, что меня гонцы интересовали боль-ше, чем вестники. В конце концов, что-нибудь но-вое (и даже интересное) мы и сами придумать мо-жем, а вот засланный должен вернуться. Это закон (со всеми признаками аксиомы). так сказать «на том стоим». И гонцы возвращаются. Звучит как назва-ние фильма ужасов, по сути тоже недалеко ущло, что ясно хотя бы по реакции ангела - он растворил-ся. И только несколько перышек осталось на полу. Да, крылья могли бы и поновей…
После короткой, но традиционной перепалки на тему «кто будет разливать», мысли перетекают в обычное русло. Матерно покрыть жару и Гидромет-центр. Задумываюсь, почему люди так зевают. Ведь человек по своей сути может сцапать все и за все зацепиться (это нам от наших цепких предков дос-талось). А фактически? Как песок сквозь пальцы уходит все, включая то, что уходить не может. Что ж, это тоже достижение. Ведь научились мы разби-вать неразбиваемое, оспаривать нерушимое и спа-ривать несовместимое. И результаты потрясающие. А тряска заставляет человека нервничать и оттого придумывать амортизаторы. А если факт слишком уж упрямый, как, например, солнце не потушить, то его заштопать можно. А эти портативные и много-функциональные солнцезащитные очки? Мало, ой мало уделили им внимания мудрецы и поэты. А мо-жет они до этого не додумались? так что, если я первый, то мне и карты в руки. так-то оно так, да все недосуг мне. Мне сейчас до чего-нибудь друго-го. Чокаемся. Только, пожалуйста, не надо упро-щать. Дело не в опьянении и не совсем в процессе. Тут дело… стоп, это слишком великая тайна, и слишком много сил и средств затрачено, чтобы можно было вот так взять и на блюдечке с голубой каемочкой. В знак полной солидарности чокаемся. «Да не оскудеет рука поддающего!» И вот уже на горизонте замаячили фигуры новых просветленных утопистов. Сплошные Сен-Симоны и Кампанеллы. И вот вырастают новые теории и книги. Например, «Город Солнцедара» или «От каждого поспособно-сти, каждому по стакану». А не здесь ли просматри-вается великий ствол эволюции: обезьяна - человек ни черта ни понимающий - человек разумный - че-ловек поддающий… А дальше? Ну, мы пока и этой мысли ценность осознать не можем, так что забегать вперед не будем. Чокаемся.
Самая сильная жара за все столетие исчезла. Теперь на улице пасмурно и холодно. Ну и что, ду-маете стало менее противно? Ничуть! Вы мне може-те объяснить, вы, сторонники теории о разумности Природы, отчего ее все время в крайности бросает? А я могу! Она, великая, над нами издевается! Ну и нечего обижаться, что мы платим ей тем же. И еще. Я ведь от нее не требую портвейновые реки и пель-менные берега? Нет. Так почему я должен терпеть ее выкрутасы? Она сумела сговориться с физиками и химиками и те насочиняли идиотских законов, на-пример, «всеобщего тяготения», который позволяет летать только ангелам, да в этих жутких ревущих машинах. А как вам нравится, что со временем по абсолютно химическим (!) причинам вино превра-щается в уксус? Вы будете пить уксус? Я нет. Ну, про шутки Гидрометцентра я уже рассказывал. Но, сдается мне, если внимательно рассмотреть женщи-ну, то и на ней можно найти отпечатки пальцев на-шей Великой Матери. но на каждое действие най-дется равное ему противодействие. И получите-ка «Теория избирательного тяготения», ну и до кучи «Теорию невероятности»! Что, съели? Чокаемся. И это только начало…
Скажи, что меня нет! Ушел! Куда-куда, - в аст-рал, и что до пятницы вряд ли вернусь. Господи, да что за люди!? Соврать и то по-человечески не мо-гут. Алло, я узнал. Во-первых, не кричи. Во-вторых… Я тебе говорю, не кричи. Ну, что значит «Зачем я разбил телефон?» Не знаю, раздражал, наверное; ну, может не он, так крик из трубки, ну, в общем, что сделано, то сделано. Помянем. Светлая память раньше времени погибшему аппарату! не чо-каемся…
На стене, как на экране, проходят силуэты, картинки прошлого, не отпускающие до сих пор, будущего, в том числе и того, которое могло бы быть, да вот не пришлось. Я так и не научился рас-страиваться, я так и не смог научиться прощать. За-бывал плохое или просто не обращал на это внима-ния, а вот прощать, прощать так, чтобы душа очи-стилась… С каждым шагом (читай секундой) наби-раем все больший груз на душу, вот и походка ста-новится тяжелее, и плечи опускаются. Человек ста-реет чаще всего сначала душой, а заметно это, пре-жде всего, по глазам. А ты еще помнишь ее глаза? Да, самое забавное в жизни - это диалоги с самим собой. Эх, что-то душно стало. А, может, тускло? Жизнь - штука полосатая, только полос больше, чем две. Художник, посмотрев на этот рисунок, сказал бы, что это растяжка (плавное перетекание из цвета в цвет). А цветов здесь хватает: кроме традицион-ных царствует серый, который на самом деле не пе-реходный, просто иногда он просветляется, а ино-гда доходит до полной отвратности. И самая страш-ная полоса именно серая (с черной все ясно, а вот серая - это когда никак).
У тебя есть тяга к знаниям? А у меня?..
Что должен чувствовать солдат, подорвавшийся на мине отечественного производства? Это автогол с перебором на 200 %. Когда тебя прошивает пуля спереди - ты герой, когда сзади - трус. А если стре-лял свой? Принимая пулю от alter ego, продолжаю упорно наполнять стакан, и ничего, что туда вмеща-ется только 200 грамм, ничего, оставшемуся содер-жимому бутылки хватит места на столе, брюках, по-лу. Ничего не слишком. В каждом человеке есть тя-га к самоуничтожению, просто иногда ее перебивает тяга к уничтожению спиртного. Прижимаюсь лбом к мокрой и липкой поверхности стола. Господа эсте-ты, я видел ваши могилы. И страстная неразделен-ная любовь к фонарному столбу улыбается, слегка покачиваясь на веревке в красном углу дома, кото-рый домовой топит баньше, и ее визг теперь озаря-ет ночи и встречает дни.
Целую Лилит и сталкиваю ногой в пропасть пистолет с истертой рукояткой, пустой обоймой и пахнущим пороховым дымом дулом. Это уже не бе-рет. Наливаю в граненый стакан расплавленное се-ребро, запиваю серной кислотой, занюхиваю рту-тью. Ну и как вам последняя серия «Санта Барба-ры»? Не правда ли, попахивает киберпанком. Уго-раздило же эльфа родиться в мегаполисе. По карте мира плывут новые пятна, количество банановых революций в пределах нормы, террористы рвут до-ма в городах, которые мы знаем только по назва-нию, а видели только по телевизору. Хлеб и туалет-ная бумага не дорожали уже целых 200 минут, на вино денег хватит всегда. Жизнь удалась… А мне плевать, что ты подразумеваешь под этим словом, тем более плевать, что все остальные с тобой пол-ностью согласны. И вообще, объясни мне ты, пью-щий со мной последние 200 столетий, ты что, по-прежнему веришь в то, что ты существуешь? Бред какой-то. Ага, а дальше ты скажешь, что я тоже есть. Есть надо больше ртути, тогда температура нормализуется. И пожалуйста, выключи свет, меня эти фотоны бесят. Вот именно так, наливать будем наощупь. Ну, за консолидацию с прострацией. Чо-каемся.
Нирвана подкралась, как ниндзя и рубанула так же внезапно. Наблюдая, как стаканы совершают ритуальное самоубийство, потихоньку плыву из эпохи в эпоху, и духовный рост помогает достичь нереальной мечты стать эпохальным опахалом в до-ме вьетнамского князька. Стоп, стоп, стоп! «Две тыщи лет топить корабли?» Бешено трясу компас. Стрелка упорно указывает на ближайший ларек… Ларек в Сахаре?! Вьетнам в Африке?!! Человек, пу-тающий рамсы, не способен вытащить козырной туз из рукава. Ва-банк! 200 сверху, в темную, без ко-зырей, дрокера… и карт! Мое нововведение ставит чертей в интересное положение, из которого выво-жу их жизнерадостным пинком (видели мы уже по-сланцев) и сжигаю последнюю колоду карт. Страте-гия отхода такова: смазываем пятки скипидаром, завязываем глаза и, как подорванные, по суху, яко по морю, и наоборот. А самое главное - одновре-менно на все 360 °, это чтобы запутать себя и сбить с толку остальных. И, главное, никакого алкоголя. А вот за это стоит выпить! Ура! На, занюхай моей головой, я ее пару лет не мыл, для тебя старался… …Господь, Ты давно смотрел на свой будильник? Ты уверен, что он заведен? Уверен? Что ж продолжа-ем…
Предупрежден - значит вооружен. Ну и что? Помогает? «Если жена утром с тобой не разговари-вает, значит вечер удался». То есть о неизбежности похмелья знают все. Можно верить в то, что ты как отдельная личность не умрешь, верить в то, что твое имя не канет в лету, верить, что выиграешь Джек Пот в супер лотерею. Верить можно. Но по-хмелье неизбежно как страшный суд, как приход контролера, как контрольная. И высший смысл за-ключается в том, что можно с ним бороться или смириться, но одно известно заранее: данное по-хмелье явно не последнее. Предлагают массу спо-собов борьбы с абстинентным синдромом (в просто-речии абсинуха), хотя покажите мне местного жите-ля, который регулярно набирается абсентом. Квас, рассол, какая-то жутко острая баранина и т. д. и т. п. Но я знаю одну вещь точно: 2 бутылки старожит-ного пива у меня снимают любой степени синдром, хотя можно и 0,33 Двойного Гинесса. Я вообще не понимаю, почему пиво до сих пор не продают в ап-теках и на его этикетках нет надписи «Минздрав разрешает с 16 и до…»
Перемещаясь по улицам до боли в почках род-ного города, наблюдаю выставку-распродажу поло-возрелых особей обоего пола и различной ориента-ции. Нда, из всех ориентаций мне больше всего нравится ориентация на местности. Что естественно при моем топографическом кретинизме, который, кстатит, заразен. Проверено. Мое основное ружье подводило меня два раза. Первый раз, когда не пришло на войну вовсе, второй раз, когда заболело на следующей. Но потом, починенное, оно убрало всех. Вы когда-нибудь расстреливали врага, чтобы получить друга? Одна проблема: мне всегда не хва-тает патронов.
Зубами выдергиваю чеку, кладу F 1 на кон. Ваши ставки, у меня покер… ….Ребята, это туман или вы накурили? Даже язык не поворачивается на-звать двенадцатый месяц этого года декабрем. Не надо из нашего города Питер устраивать. Тем более Лондон. Закуриваю и добавляю миру иллюзорности.
Одной рукой сую два пальца в рот, склоняясь над унитазом, второй наполняю стакан. Вот именно это значит «любить по русски».
…Ну что, скучно? Не живется? Крыши короткие, этажи маленькие, пули пластмассовые. Жизнь – дерьмо? А что ты хотел? Сказки? Получай сказку… Жил-был Иван-Дурак. На небо смотрел. В облака пялился. Солнцу что, закатилсь и каюк. Ночью луна отработает. А он звезды считал. Долго. Пока барин не приказал батогами забить к чертовой бабушке. А в принципе, на звезды смотреть полезно: морщин на шее не будет…
…Удивительная способность: не отвечать на письма. Вот не видишь человека месяц, два, три и перестаешь верить в его реальность. Вот взяли над-пись на доске и стерли сухой тряпкой. Что оста-лось? Мел. Размазанный. Вот за секунду до этого – фраза, мысль, а после – пурга. Вот и ходим, дышим, загибаемся. Отнесут, прикопают. Ну а дальше? А до этого? Я отец? Ну, хорошо, я разменял тридцатник. Но готов воспитывать ЧЕЛОВЕКА? Строчки. Бумага. Поливаешь их вином. Потом упорно трешь то же са-мое месиво, как после тряпки и доски. Учимся. По-стоянно учимся… не любишь, не доверяешь, опаса-ешься. Боясь «пожать кулак», сжимаешь свой за-долго до того, как встретишь знакомого, который протянет тебе руку. Нажимаешь PLAY – и вот тебе пожалуйста: звуки, картинки… И сижу скреплю ка-риозными зубами, а рука упорно ищет револьвер системы наган тринадцатого года выпуска…
Ну, хорошо, слова выражают 14 % мысли, мозг, в среднем, работает на четырнадцать процентов от возможного. Большая часть человечества работает корой головного мозга, и вся эта махина (подкорка) болтается в черепной коробке, как говно в проруби. Ненужное – невостребованное. Потом аккуратно, как скальпель хирурга, но с большей резвостью проломаю височную кость. Приходит свинец и гово-рит: «Добрый день». Патологоанатом констатирует смерть из-за повреждений, несовместимы с жизнью. Значит подкорка сдалась. Во, классно!

Консилиум
1-й врач. Предлагаю вскрыть.
2-й врач. Закопать.
3-й врач. Может, давайте посмотрим, что дальше произойдет?
Получилось, как хотели трое: вскрыли, закопа-ли и смотрят, что дальше произойдет.
…Как хороши, как свежи были позы…
…Автогеном срубаю горлышко бутылки (по дру-гому уже не интересно), продолжаю вливать в себя отвратительную жидкость (тем не менее не испыты-вая к ней ни малейшего грамма отвращения, влече-ния или желания). Зачем? Затем, зачем надо. Нор-мально! Вы ж не спрашиваете, зачем или почему солнцу крутится. Ну, вы чокнулись в прямом и пе-реносном. Да, стаканов нет. Разбил последний в по-рыве праведного гнева и в попытке заставить их ле-тать. Они… к левитации были явно не готовы. Одна беда – тут одна скотина жульничает и пытается уй-ти в астрал раньше других. Жена не идет за вином. И это великий облом. Обламываю три карандаша и ни одного пальца на ее руке. Терпеть не могу наси-лия по отношению к женщинам…
… – Надоедают ли мне когда-нибудь пельмени? И вообще… Я им дышу – на то и надеюсь.
…И тут такое началось. Открываю глаза. Хло-паю иссохшими губами и слышу сквозь утренний (читай похмельный) туман: «Это означает: где пи-во». Кто-то метнулся. Увижу ль я его еще когда-нибудь? «О племя незнакомое младое, увижу ль я, увижу ль я, как ты идешь за пивом? Но радостней увидеть мне другое, ведь возвращенье вот в чем суть ухода». Да, такая мысль могла прийти только в голову, только утром. Нет, вы посмотрите. Мало то-го, что ему дали денег (дай Бог здоровья тем, кто дает их нам), так он еще и вернулся? И с пивом? Прости, о, незнакомец, я потерял твое имя в сто-летьях. Но твой смелый подвиг умрет только вместе со мною.
«Вселенная вливается в стакан, весь мир рас-крашивая чем-то пряным. И все здесь не понять и не измерить…» Ну, систему СИ. Почему американцы до сих пор не понимают, что такое метр?
…Находясь в пьяном уме и подмоченной памя-ти, зная, что был женат, но не помня ни имен жен, ни их облика, плевав на то, что в компьютерном шрифте может означать код Нью-Йорка, пью за на-циональную идею, которую не признаю как тако-вую. Тем русские и сильны, что плевали на все за-коны. «По Голгофе ходит Будда и кричит «Аллах Акбар»».